[Форум Rossia.org] [Ответы и комментарии] [Написать ответ]
Отправлено
Никита 13:53:49 05/01/12000:
Перебирая свой архив натолкнулся на некогда опубликованную в "Независимой газете" статью, показавшуюся мне, хотя и устаревшей в то что касается "злобы дня", но во многом актуальной "сегодня и здесь". Править ничего не стал. Сценаристическая эпоха В «НГ-сценариях» за январь 1998 г. опубликована статья Марка Раца «Сценарий для "НГ-сценариев"». Чтение ее произвело на меня странное впечатление: все говорится, вроде бы, хорошо и правильно, но словно в межзвездную пустоту. Сначала мне подумалось, что я, вероятно, ошибаюсь и статья вызовет многостороннюю, заинтересованную и конструктивную реакцию. С тех пор прошло несколько месяцев, срок для прессы достаточно большой, но что изменилось, хотя бы в тех же «НГ-сценариях»? А могло ли что-нибудь измениться? И, если могло, но не изменилось, то, может быть, статья – как действие – была «неправильная»? Может быть, автор чего-то не учел и не доглядел? В самом деле, в начале своей статьи Марк Рац констатирует, что исходный замысел, которым с ним два года назад делился главный редактор «НГ» Виталий Третьяков «не состоялся пока». Казалось бы, вот он – «момент истины», здесь и надо разворачивать радикальный анализ! Но вместо этого автор начинает «просвещенчество» и убеждение политиков, чиновников, бизнесменов и прочих важных людей (которым, кажется, сам Бог велел замыслы иметь и осуществлять): мол, ребята, публиковать свои концепции, программы и сценарии – это хорошо, а не публиковать – плохо. Впрочем, надо отдать должное Марку Рацу: он не оставил нас при голых абстракциях с призывами и предложил нечто вроде плана (сценария?) организации в стране «сценарного дела». И тем не менее, слабо верится, что упомянутые персоны когда-нибудь встанут в «очередь на обсуждение своих сценариев». Скорее, они опубликуют какой-нибудь «конспект» (или «краткий курс»). Первое, чего, по моему мнению, не достает Марку Рацу – это аналитической части, предшествующей двум другим частям его статьи: «концептуальной» и «прагматической». Попробую хотя бы в самых общих чертах восполнить этот пробел. Прежде всего, вернемся к замыслу приложения под названием «НГ-сценарии» (как он указан у Марка Раца): публиковать в прессе прожективные мысли, сценарии, т.е. разного рода замыслы, концепции, программы, проекты, планы, и поразмыслим над ним. Что такое пресса? Что такое пресса? В чем суть связи и отношений общества и прессы? Не преувеличивается ли значение прессы в тех случаях, когда ей приписывают деструктивные действия государственного масштаба? И не преуменьшается ли это значение, когда пресса и вообще масс медиа именуются «средствами массовой информации»? Причем первое свойственно политикам и должностным лицам, а второе — журналистам. Кто прав? Сентенция «пресса — зеркало общества» никогда не была истинной и не стала таковой от частого употребления. Сегодня ее произнесение свидетельствует, в лучшем случае, о невежестве, поскольку уже, по меньшей мере, лет двадцать, как в серьезных западных исследованиях пресса рассматривается как один из механизмов конструирования социальной реальности. На чем мы можно обосновать это утверждение? На том, что любому обществу свойственное известное единство – многообразно дифференцированное, но более или менее устойчивое. Для того чтобы такое единство имело место, оно должно быть некоторым образом явлено, дано индивидам, образующим общество. В настоящее время единственно возможным для этого способом и средством служит пресса (масс медиа вообще), которая создает знаки этой общности – например, описание некоторых событий, конституируемых как общественно значимые. Пресса – это способ и средства, которыми общество повседневно сознает свою жизнь, чтобы затем жить в соответствии с этим осознанием. Суть в том, что эти способ и средства семиотические (знаковые): в пространстве прессы событие как текст и текст как событие практически не различаются (этот факт нередко подчеркивается словосочетанием «событие-новость» — через дефис). Это позволяет предъявлять в виде события не только то, что произошло или происходит, но и то, что еще только может произойти, делая границы между ними (вообще различия модальностей) зыбкими и нередко трудноуловимыми. Более того. Человека может не интересовать, что происходит в масштабе страны; что происходит с ним и его непосредственным окружением – он и так знает без всяких масс медиа, но откуда он узнает, что может с ним произойти в ближайшем и отдаленном будущем? В этом – суть того, что масс медиа оказываются если не единственным, то важнейшим способом и средством управления сознанием человека. В частности, люди потому покидают Россию (кто имеет для этого возможности) не только и не столько потому, что им трудно сейчас и они не готовы потерпеть некоторое время, но потому, что здесь они не видят – как в переносном, так и в буквальном смысле – никаких благоприятных для себя перспектив. Пресса может быть, а может и не быть публичной. В пояснение данного тезиса необходимо сделать два замечания. Во-первых, следует различать прессу и журналистику. Пресса — это пространство, специфическая система коммуникативных отношений по поводу общественной жизни. Журналистика — один из многих субъектов этого пространства, именно тот, который обслуживает производство новостей; издания есть не что иное как производственные единицы (со всеми вытекающими отсюда производственными и экономическими последствиями), своего рода фабрики, преобразующие «сырую» информацию в события-новости. В число других субъектов пространства прессы входят: публика, информационные агентства, пресс-службы государственных и общественных организаций, своеобразные агентства инжиниринга событий-новостей (производящие «реальные события», например манифестации, специально в расчете на прессу и потом «проталкивающие» их), аналитические центры и т.д. Публичность в этих условиях означает открытость (прозрачность), наличие у всех субъектов соответствующих прав и их неукоснительное соблюдение всеми, отстаивание своих интересов и разрешение коллизий только правовыми средствами. В этом смысле, сколь ни несовершенным кажется механизм судебного разбирательства по поводу исков «о защите чести и достоинства», но это – правовая форма, альтернативой которой служит физическое насилие над журналистами и экономическое давление на издания. Во-вторых, публичность и массовость – далеко не одно и то же. Поскольку общество есть социокультурный феномен, его существование следует описывать как бы в двух измерениях: социальном, связанным с текущим состоянием всей совокупности общественных отношений, и культурном, определяющим устойчивость общества в историческом процессе. Важно подчеркнуть, что под культурой в данном случае подразумевается не сфера общественной жизни, наряду со сферами экономики, политики, права и др., но система рамок, удерживающих общество от аномии («беспредела», по-русски), а человека – от потери человеческого облика. Потому публичность — это структура, включающая в себя как отношение к социальным ситуациям (т.е. массовость), так и отношение к рамкам культуры. Пресса не может быть нейтральной к ценностям и идеалам общества, поскольку они суть главные источники смыслообразования в обществе; пресса их либо утверждает, либо разрушает (и далеко не всегда чтобы создать новые). Например, либо в прессе утверждается рамка права и тогда пресса работает на формирование гражданского общества и правового государства, либо разрушается – и тогда мы имеем дело с криминализацией как прессы, так и всей окружающей нас жизни. Таким образом, пресса как своего рода механизм основана на процессе превращения идеальных (в смысле: не вещественных) ценностей в ресурсы и поставление их в таком качестве для разного рода образовательных, политических и т.п. стратегий. Этому все больше способствует и нарастающая, идущая в разных направлениях технологизация прессы. Так, все чаще события-новости проектируются — их так ждут и так муссируют это ожидание в прессе, что они просто не могут не произойти (американские исследователи называют это «самоосуществляющимся пророчеством»). Ближайшие и едва ли не самые банальные примеры тому – падение курса рубля и рост цен, стимулированные в том числе и ажиотажным спросом, в разжигании которого самое непосредственное участие приняли масс медиа. К этому можно добавить, что иногда само это «ожидание» настолько эффективно, что надобность в реальном осуществлении события отпадает или сводит на нет его «драматичность» (как это было, например, с отставкой правительства Черномырдина). Далее, любое реальное событие, прежде чем попасть в пространство прессы, стать событием-новостью, подвергается реконструкции, т.е. (пере)создается посредством определенного набора тематических рамок и так называемых «схем новостей». Еще одним технологическим звеном служит механизм распространения, когда сообщенная одним изданием новость (хотя бы мнение некоторого более или менее авторитетного лица по поводу текущих событий) перепечатывается другими, попадает на телевидение, включается в аналитические обзоры, передается изустно и т.д., тем самым укрепляясь в своей «реальности». Таким путем, например, приход Е.М.Примакова на место премьера постарались сделать "красным реваншем". Технологизация масс медиа, как и в других случаях, не только повышает «производительность», но и создает действенные рычаги управления самосознанием общества. Что такое сценарии? Сам Марк Рац в обсуждаемой мною статье лишь обозначает несколькими штрихами свое понимание того, что такое сценарий, но рядом в том же приложении помещена статья Марка Владимирова «О жизненном цикле замыслов преобразований (от «НГ-сценариев» до сценариев устойчивого развития человечества)», с которым, как мне доподлинно известно, Марк Рац согласен полностью, от первой до последней строчки. Я не стану здесь разворачивать детальный анализ и систематическую критику этой статьи (хотя она вполне достойна самого тщательного размышления и обсуждения), выскажу лишь два замечания по самым основным (исходным) ее допущениям и утверждениям. Во-первых, крайне упрощенной представляется схема, согласно которой: «С одной стороны, мы имеем исторически сложившуюся ситуацию, которую надо менять. С другой – некоторые представления о будущем..., о том, что мы хотели бы иметь...».В этом картине «мы» какое-то не человеческое, а, скорее, подобное демиургу Платона. Не человеческое, поскольку для человека – в исходном пункте осознания им своей ситуации – характерно не что он «имеет ситуацию», но, скорее, что ситуация «имеет его». И «некоторые представления о будущем» такой же неотъемлимый, конституирующий момент ситуации, как и историческое наследие. Это значит, что наряду с «демиургической» картиной надо нарисовать вот эту, «человеческую» (быть может, даже «слишком человеческую»), и тогда вполне проявится главный вопрос: как практически выйти из ситуативной позиции в «демиургическую»? При этом мы должны понимать, что «демиургическая» (хотя бы относительно поставленной задачи) позиция и есть, по сути, основание концепций, программ и проектов. Во-вторых, мне представляется, что в определении понятия «замысла» у Марка Раца-Владимирова присутствует смешение по меньшей мере двух различных значений. С одной стороны, замысел как идея-идеал, которая в социокультурной действительности приобретает характер рамки – будь то рамки идеологии или программы (это противоположные случаи), – т.е. то, что ориентирует, но само как таковое не реализуемо и потому, при сохранении здравого смысла, реализации не подлежит. Такова, например, идея коммунизма. С другой стороны, замысел как то, что переводится в содержательное ядро цели и, в такой форме, подлежит достижению, осуществлению, реализации. В любом случае замыслы никогда непосредственно не реализуются. Напрасно Марк Рац инкриминирует административно-командной системе (АКС) «стремление к непосредственной реализации замыслов преобразований», когда следовало бы говорить о попытках реализации идеологии, попытках, опосредованных той же АКС. Но идеология – она не для того, чтобы ее реализовать, она для организации жизни людских масс, для того, чтобы люди понимали мир через нее и строили свое поведение в соответствии с этим пониманием и своей ситуацией. Идеология должна давать относительно простое и без явных противоречий представление о мире; лучший способ это обеспечить – не допускать деструктивных для нее столкновений с реальностью. Поэтому полноценные идеологии создаются как реалистичные, но не реализуемые, как бы запрещенные к «непосредственной» реализации; «опосредованная» же реализация идеологии хотя и обязательна, но ее «окончательное торжество» либо вынесено за рамки текущей конкретной человеческой жизни, либо вообще отодвинуто в далекое будущее всего человечества. В частности, именно такой была идеология коммунизма Маркса. Потому под прикрытием якобы реализации идеологий на самом деле всегда процветает коммунальная, не регламентированная правом жизнь (анализ которой см. в работах А.Зиновьева). Так было и при советском строе, и в ходе перестройки, и в наступившей после нее эпохе передела, – только вот идеологии, как и просматривающиеся за ними замыслы, раз от раза были все примитивнее и пошлее. Итак, что такое сценарий? Едва ли не наиболее примечательной чертой сценария как такового, выделяющей его среди концепций, проектов и т.п., является его театрально-кинематографическое происхождение. Сценарий – в политике почти так же как и в театре – предполагает руководящего его постановкой режиссера, актеров, лучше или хуже исполняющих свои роли, организацию действия как последовательности мизансцен, декорации, освещение и т.д. Возможно, главное различие из тех, что все же существуют между политическим и классическим театральным действием, заключается в отсутствии четкой видимой границы между актерами и публикой. По сути дела, это граница между теми, кто играет и зарабатывает игрой, и теми, кто не играет и расплачивается. В любой сфере актеры суть те, кто обладает рефлексией; они знают (понимают, способны распознать) сценарий, знают свою роль или даже сами ее выбирают и ведут себя так, чтобы оказаться в выигрыше, что-то «поиметь» с представления, с игры. Здесь, в данной точке рассуждения, мы выходим к общему корню игры любого рода. Не углубляясь в общую теорию игр (которой пока нет), замечу лишь, что для социальных игр – к которым я причисляю и политику, и театр, и профессиональный спорт, и экономику (в отличие от хозяйства)—характерно следующее. Во-первых, это игра с «виртуальными» границей: всякий (участник) ее проводит в меру своего разумения и практически всегда это оказывается граница его игры (роли), но не действия в целом (даже «режиссер» не всесилен). А в политических и экономических играх место, или реальная функция, «режиссера» – один из главных предметов игры (борьбы). Во-вторых, социальные игры суть игры, прямо или косвенно задействующие массовые, общезначимые жизненные интересы людей, а значит, ценности. Ценности же всегда так или иначе связаны с обществом – «публикум», как говорили в Древнем Риме, – поэтому такие игры обязательно вовлекают в себя в той или иной мере общество, большую или меньшую его часть. С этой точки зрения понятно, что актеры – это активные игроки, как правило, профессиональные, а публика – «пассивные»; актеры могут играть и друг против друга, но почти всегда некоторым образом, явно или неявно, за счет публики. Поэтому устраивать шум в прессе по поводу того, что Государственная дума и президент играют между собой за счет народа – значит или ничего не понимать в общественной жизни, или лукавить. Поскольку в любом случае такая игра – самый дешевый способ политических изменений в стране. В том, что журналисты именно в очерченном выше смысле берут понятие сценария, можно убедиться на любой статье, где есть такое слово. При этом используется следующий прием. Рассматривается некоторая ситуация с участием ряда известных лиц, и в той мере, в какой она выглядит незавершенной (и тем самым представляющей особый интерес) некоторому лицу (или группе) презюмируются сценарно-режиссерские функции. Выявление, путем более или менее остроумного анализа, этого как бы частично осуществленного «сценария» становится затем основанием для политических прогнозов и оценок. В рамках данной театрально-политической аналогии нетрудно указать место и самих журналистов: иногда они «актеры», но чаще всего «работники сцены»; потому они могут хорошо знать «закулисную жизнь», но нередко плохо понимают смысл разыгрываемой «пьесы». Таким образом, я утверждаю, что всякому, кто намерен писать или анализировать сценарии в «НГ-сценариях», необходимо видеть и понимать игровую действительность, как аспект или слой общественной жизни. Тогда вполне ясным станет, что замыслы, которые разворачиваются в сценарии, не могут дать ни проектов, ни программ, ни идеологий, вообще ничего иного, кроме сценариев. Одновременно с этим будет понятнее, почему, при всем «бурлении» в российской политической и экономической сферах, в сфере хозяйства и в повседневной жизни подавляющего большинства населения мы видим лишь все более углубляющуюся разруху. Действительно, сценарные замыслы всегда имеют локально-персональный характер, а потому «не дотягивают» до уровня порождения идеологии (что не исключает возможности наступления в результате их реализации глобальной катастрофы). Более того, часто они вообще лишены содержания. В самом деле, «обыграть своих противников (политических, экономических и т.д.)», «удержать власть» и т.п. – все это формальные формулировки, за которыми, быть может, есть определенный интерес и некоторое «чувство игры», но нет видения конкретного результата и последствий (например, какой по существу будет эта «удержанная власть»). Такие замыслы, конечно, не пригодны для проектов. Сценарный замысел не может лечь в основу концепции или программы (как эти понятия трактует Марк Владимиров) еще и потому, что нельзя инсценировать решение проблемы – проблемно мыслить надо на самом деле. Сценарные замыслы, согласно глубинной сути понятия сценария, есть замыслы интриг. Кризис сценариев С недавних пор, когда события политической (и не только) жизни стали все больше походить на бесконечносерийную "Санта-Барбару", когда президент и Дума играли "вечный шах", когда наша жизнь воспроизводила все те же "кризисы", а масс медиа – все те же "анализы" и "прогнозы", вполне можно было бы констатировать – в дополнение ко всем прочим – кризис сценариев. Кризис тотальный: начиная с отсутствия собственных идей (за которыми обратились в конце концов туда же, где брали телевизионные "мыльные оперы") и заканчивая отсутствием новых "актеров" на главные роли. Со сценариями российского "сериала" стало совсем из рук вон плохо. Велико искушение заключить, что этот кризис сценариев и есть главная причина наступающей (наступившей?) катастрофы в России. Ну не удалось по сценариям фильма катастроф снять рождественскую сказку!.. Не будем, однако, забывать о том, что социально-политические "сценарии" суть результат особого взгляда, причем в российской действительности это обычно взгляд аналитический (то есть взгляд зрителей и критиков). Жизнь же настолько многообразна, многослойна и многопланова, что едва ли не любой "сценариолог" может обнаружить в ней сценарий по своему вкусу. Кого привлекает детектив, кого – ужасы, кого – "мыльные оперы", кого – "драмы идей"... И поскольку жанр "драмы идей" наиболее слабо представлен в российской прессе, а также откликаясь на призыв Марка Раца писать сценарии, попробую сделать набросок такого сценария по поводу последних политических событий. "Сентябрь девяносто восьмого" (к сценарию драмы идей) Речь пойдет о событиях первой половины сентября. Начнем с кульминации: утверждения Е.М.Примакова на посту главы правительства. Не будем слишком задерживаться на том, что каждая из противоборствующих сторон постаралась присудить победу себе, – остановимся на общем мнении, распространенном в прессе: "политическое согласие". Спросим: при каких условиях данный политический компромисс мог бы оказаться знаком общественного согласия. Поскольку без перспективы достижения общественного согласия политическому – грош цена в базарный день. Но что значит общественное согласие? В первом приближении – то, что люди, при всем многообразии их точек зрения и мнений, принимают (соглашаются) некоторое единое представление о своей стране (о положении дел и стратегическом направлении движения в ней), понимают и принимают зависящие от этого свои права, место, роль и перспективы, понимают и признают права и роль других. Кстати, именно в этом случае есть резон говорить о владеющей умами, или обществом, идее. Приход Бориса Ельцина к власти можно, при известном усилии, рассматривать как появление на российской сцене некоторой идеи – назовем ее условно "либерально-демократической идеей". Ее олицетворением, кроме Ельцина, стали Гайдар, Бурбулис, Чубайс и иже с ними. Эта идея, однако, не стала и не могла стать общественной российской идеей. Не могла хотя бы постольку, поскольку своим основным условием и результатом либерально-демократическая идея (настоящая) имеет индивидуализацию человека. Попытка реализовать такую идею в ситуации глубокого и всестороннего кризиса культуры, стремительного и полного распада государственных структур с неизбежностью должно исказить эту идею и породить полный беспредел. Что и произошло в России. Все боле отчетливо вырисовывалось новое место и роль России в мировой системе: главным образом, роль источника сырьевых ресурсов, включая интеллектуальный ("утечка умов"), и место утилизации неликвидной в других странах продукции (а то и просто отходов). При всем том, многие в России (как показало повторное избрание Б.Н.Ельцина президентом) либо не понимали этого, либо по тем или иным причинам готовы были с этим мириться. Однако ситуация, когда вместо строительства нового государства шла торговля остатками старого, не могла длиться вечно. Крах был неизбежен и он наступил. В рамках выбранного жанра драмы идей это означает, что на сцене должна появиться новая идея. Какая? Судя по всему – идея империи, или, по-русски, державы. Идея империи в том или ином своем проявлении всегда, начиная с момента образования Московской Руси, была той идеей, под которую раз за разом собирался русский народ. В каком виде эта идея выйдет на авансцену сегодня – вопрос чрезвычайно важный, составляющий едва ли не главный предмет борьбы в стане оппозиции. Думается, что спасением России может стать только новая форма идеи империи (державы), так сказать, империи XXI века. Что такое современная империя – вопрос, требующий глубокой и обстоятельной проработки; в режиме же наброска сценария можно заметить следующее. Способ существования любой империи – экспансия в наиболее значимых для данной эпохи сферах, установление контроля над ключевыми, мировой значимости ресурсами. Сегодня к таким сферам относятся инженерия, наука и образование (грубо говоря, производство идей и производство людей, способных реализовать существующие и выдвинуть новые идеи). Империя, далее, – это право и порядок, надежная экономика (включая в это понятие и хозяйство) и уважающие себя граждане. Очевидно, что превращение нынешней России в такого рода державу – колоссальная проблема. Тем более, что Западу, оказывающему сегодня как никогда большое влияние на ход дел в России, будет стоить больших усилий примириться с тенденцией образования новой российской империи. Президент Ельцин не мог даже и взяться как следует за эту проблему, поскольку он, как показало уже Беловежское соглашение, – политик, но не государственный деятель. Правительству Черномырдина, не смотря на все попытки влить в него "молодую кровь", она также оказалась не по плечу. Назначение Кириенко изначально было безнадежно проигрышным шагом, поскольку он есть продукт как раз "либерально-демократической идеи". И, может быть, именно потому среди альтернатив Черномырдину на первых местах оказались генерал-миротворец Лебедь и мэр-строитель Лужков, что в них, при всех их недостатках, общественное мнение готово усмотреть носителей державного российского духа. Есть, однако, опасения, что они – выразители если и не ложных, то старых точно, ипостасей имперской идеи. Для самой же этой идеи сегодня в России крайне нежелательно манифестировать себя в связи с какими-либо старыми, дискредитированными символами, контекстами и организациями (например, стать идеей КПРФ, пока эта партия воспринимается как правопреемница КПСС). Поэтому кандидатура Евгения Примакова уже при своем появлении была "обречена на успех" (хотя бы временный). Министр иностранных дел, он известен как твердый и последовательный защитник национальных интересов России в международных отношениях; также никто не может сказать, что он нарушил внешнеполитический принцип всех империй: никогда не предавать своих друзей и союзников. Правильно построенная, умная русская речь, полный достоинства внешний вид и политическая корректность, стремление к солидности во всем – превосходные качества для роли выразителя державной идеи. Так что нам предстоит увидеть на фоне агонии "либерально-демократической идеи" выход на сцену и борьбу различных, в том числе и ложных, персонификаций идеи новой российской империи. Увидеть – и волей или неволей принять участие. О публикации сценариев Вообще, явно напрашивается вывод, что эффективность социально-политического сценария существенным образом зависит от его сокрытия. «Режиссер», действительно опубликовавший сценарий, «подставляется» своему противнику (конкуренту) и публике, рискует тут же или впоследствии лишиться своего «режиссерского места». Даже если это президент России – фигура недосягаемой, по определению (по Конституции), мощности. Но не слишком ли сгущены краски? А как же «сценарии развития человечества», очередной всплеск моды на которые начался тридцать лет назад с публикаций докладов Римского клуба? Во-первых, недопустимо смешивать социальные сценарии и «сценарии» имитационных моделей. В последнем случае «играют», как правило, не люди, а «случайные факторы» моделей. Во-вторых, нужно различать сценарии и прогнозы. Прогнозировать, в строгом смысле этого слова, можно только «естественные» процессы, т.е., в данном контексте, такие, ход которых практически никто не в состоянии изменить или до которых никому (из тех, кто может) нет дела. В противном случае публикация «прогноза-сценария» есть лишь игровой ход в рамках некоторой стратегии. Опубликованный «сценарий» может работать, например, в режиме «самоосуществляющегося пророчества» или в режиме «антисценария» (типа «сценария ядерной зимы»), рассчитанного на то, что представленный в нем прогноз вызовет противодействие, которое приведет к обратному, относительно «прогнозируемого» положению вещей. Собственно, все публикуемые в прессе сценарии представляют собой либо элементы индивидуальных стратегий поведения на рынке интеллектуальных услуг, либо элементы (средства) политических стратегий тех или иных групп, партий, движений. Вспомним, однако, что пресса, вообще СМИ, есть способ и средство управления возможностями. В свою очередь, возможности – это сфера воли и надежды, то есть подчас последнего, что остается человеку. Поэтому беспредел "четвертой власти" ничуть не менее аморален и опасен, чем любой другой. Как известно, право – это самоограничение государственной власти. А чем самоограничивают себя масс медиа?.. Таким образом, нетрудно понять, что пресса прекрасно приспособлена не столько для публикации сценариев, сколько для их осуществления: как во благо общества и человека, так и во вред. Что в российской прессе происходит чаще – не берусь судить, для этого нужно специальное исследование (или расследование). Думаю только, что приложение «НГ-сценарии» могло бы действительно иметь большую осмысленность и значимость, если бы взялось распознавать и критиковать эти осуществляющиеся в прессе и посредством нее сценарии («благие» – критиковать конструктивно и продвигать), а также задавать свои альтернативы, которые давали бы читателям более глубокое понимание происходящего, перспектив и собственных возможностей участия в игре или осознанного (в плане последствий) выхода из нее. Однако, владеют ли сами наши журналисты, как профессионалы прессы, необходимыми для этого средствами и способами анализа и сценирования? Если судить по тем мифам о прессе и журналистике, с которыми мне не раз приходилось сталкиваться в журналистской среде, то нет, не владеют и даже не видят такой необходимости. К сожалению, практически то же самое можно сказать и о наших ученых, которые едва ли чем могут помочь живущему в сценаристическую эпоху человеку. Вот в чем вопрос.
Ответы и комментарии: