в ответ на:
Моя очередь, отправлено
Antipode, 01:47:37 07/01/2001
> Ну дело ваше—-британцы так британцы, хоть по мне это как-то убого звучит, лингвистически коряво как-то. Я лично предпочитаю «бритты», что кстати и к britt и britts ближе. Но спорить смысла не вижу—-"хоть горшком назови..."
Я говорил об общем словоупотреблении, историческом, а не о личных предпочтениях. Я вообще ни в каких «британцев» не верю, поскольку современный шотландский сепаратизм показал: сколько волка не корми..
> Тогда уж через дефис. Тем более, что Вы так точность любите. J
Дефис можно употреблять, но в русской терминологии (в отличие от английской) так не делается.
> Не, не буду—-не помню уже просто. Но «источник» британский.
> Мариам ему уже много позже присабачили: видать, неудобно было—-"народный мститель" всётаки и вдруг ... того.
Ну не знаю. Никаких других источников, кроме самих Баллад о Робин Гуде нет (насколько мне помнится), а там он вроде бы вполне гетеросексуален.
> Первый раз слышу такую версию. По глупости считал, что обычное завоевание, без особой «политики». Причём, что интересно, профинансированное евреями.
> Впрочем, я проверю Вашу версию.
Проверьте. Более менее связанная история нормандского завоевания Англии высвечивает роль римского престола во всем этом деле. Жаль, что я в свое время не выложил книгу английского историка Владимира Мосса «Гибель православной Англии», где вся история завоевания подробно рассказана.
> И опять—-всё-то Вы знаете! Ну откуда Вы взяли, что «русский народ его очень уважал»? Признайтесь хоть здесь, что это Ваша пустая спекуляция. J
Рекомендую посмотреть любой сборник «Русских исторических песен» и убедиться, что Стенька был прямо-таки любимым их героем, что интересно — наряду с Иваном Грозным и Петром I.
Так, по точному замечанию исследователя психологии русского крестьянства Н. Фирсова, «под термином Разинщина можно разуметь не только определенную политическую и социальную борьбу, но и определенный комплекс чувств, стремлений» [23, с. 52]. Разинщина оставила в народе «яркое и любимое воспоминание» [23, с. 52], или, как писал поэт и критик А. Григорьев, «Стеньку Разина из мира эпических сказаний народа не выкинешь» [24, с. 10].
Более того, в своей песенной поэзии народ поставил «батюшку Степана Тимофеевича высоко, выше даже любимого своего древнего богатыря Ильи Муромца, сам матерый старый казак оказался у Степанушки только в есаулах, хотя при этом Разина и при жизни народ считал колдуном и чародеем, и эта репутация так и осталась за ним в народных песнях и преданиях. Народ знал, что Разин был великий грешник, и думал, что за грехи его земля не приняла, и что он придет снова, когда на Руси грехи умножатся» [23, с. 53]. Здесь чувствуется что-то вроде упоения на краю мрачной бездны. И это ощущение в качестве навязчивой идеи проходит через всю русскую историю и имеет огромное множество воплощений. Если у народа есть что-то светлое, святое, то появляется желание проверить его на прочность, тряхнуть им. Здесь можно отметить и еще один очень существенный момент: народ чувствовал, что «черный передел» придет, когда грехи на Руси умножатся.